ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ А.Ю. СМИРНОВОЙ-МАРЛИ, НЕКОТОРЫЕ ГЛАВЫ ИЗ КНИГИ "ДОРОГА ДОМОЙ" (М.;"Русский путь", 2004, составитель А. Хайретдинова) Посвящаю эту книгу всем российским женщинам.
Низкий поклон им и всем читателям! Так хочется еще и приносить вам радость, бодрость и веселье... А пока я настраиваю свою гитару, откройте книгу, это всё - вам!"
Самое ценное в моем домашнем архиве – это письма. Молчаливые свидетели интенсивных, давно улетевших моментов. Но стоит достать их и начать перечитывать, как сразу повеет тысячами воспоминаний о встречах, о дорогих людях, о временах… Вчера мы были еще незнакомы, а сегодня я делюсь с вами самым сокровенным и бестрепетно приглашаю пойти вместе по дорогам прожитого и пережитого, стать навеки друзьями…
Это было давно, когда мало кто предвидел, какая роковая буря пронесется над Россией и перевернет все вверх дном. Разметала она людей и целые семьи повсюду, а меня малым ребенком с мамой, сестрой Мариной и няней Наташей унесла из Петрограда в чужие края, на Средиземное море - на юг Франции, где я выросла. Сложились во мне две культуры – своя, русская, и французская, но православная церковь не переставала нас всех объединять. Ведь многие другие соотечественники оказались, как и мы, в Ментоне, на границе с Италией.
Есть такая книга «Русские в Ницце». Вот там и говорится о том, как мы все выживали: кто пансион открывал, кто вышивал, кто давал уроки. Некоторые дамы продавали тонко расшитое белье, другие шили, мужчины работали таксистами. Моя няня зарабатывала стиркой и уборкой в соседних домах, мама давала уроки. Нелегко было молодой утонченной женщине бороться за существование, когда единственный багаж – лишь знание языков, истории, литературы.
Мама, Мария Михайловна Бетулинская – для близких Мая – родилась в Таганроге еще при царствовании Александра Третьего в известной высококультурной семье греческого происхождения Алфераки. Михаил Николаевич Алфераки, ее отец, был камергером Высочайшего Двора; помимо своих дворцовых и общественных обязанностей он успешно занимался музыкой, был великолепным скрипачом, в прошлом учеником Ауэра. Не раз по вечерам до детской доносились звуки «Хауз Мюзик Концерт», и Софа, Миша, Ната и Мая засыпали как в раю.
Как это все далеко и близко, когда пришла конечная точка, и думы разбегаются по пыльным дорогам прошлого! Перебираю письма мамы, и глубокая нежность орошает мое сердце. Всю свою долгую жизнь (слава Богу, прожила она чуть ли не до ста лет – скончалась Мария Михайловна Бетулинская на 96-ом году жизни в Париже) она всегда была рядом: советом, поддержкой, оценкой, любовью. Жизнь ее была светлой и мужественной, - пришлось пережить революцию, убиение любимого молодого мужа, памяти которого она осталась верна до последних дней, и бегство за границу с преданной няней и двумя девочками. Сейчас вспомню лишь несколько четверостиший из ее письма, написанного в феврале 1942 года и посланного мне в военный Лондон:
Мое дитя, мой друг, мой Ангел светлокрылый!
Как грустно без тебя, как стала жизнь скучна
С тех пор, как не звучит для нас твой голос милый,
Как между нами встала грозная стена…
Гуляли мы с тобой, когда жара ложилась,
И ручка милая мне руку обвила…
С тех ранних дней душой с тобой сроднилась,
Союзность нежная была заключена…
Жила среди нас семья Сергея Прокофьева, композитора. Няня моя помогала им по хозяйству, иногда брала меня с собой. Я играла с двумя его маленькими сыновьями и часто подходила к роялю, завороженная его звуками. Сергей Сергеевич заинтересовался маленькой девочкой и нашел, что я музыкально одаренный ребенок. Мне посчастливилось послушать несколько его уроков гармонии и композиции. Они влились в мое сознание удивительной магией – на всю жизнь…
Няня моя, Наталья Степановна Муратова, не покинула нас, когда мама после расстрела отца приняла решение бежать из России. Она стала мне второй матерью, научившей меня честности, вере, справедливости. Она была из того русского замеса, которому не нужны знания, чтобы понимать мир и людей. Няня была неграмотной, но обладала острым умом, врожденным чувством самопожертвования, жалости, нежности, а в то же время была строгой, могла дать и нагоняй. К маме обращалась только – «барыня», но говорила ей «ты», а иногда и «адиот»…
Славилась в русской колонии Ментона балерина Мариинского театра Юлия Николаевна Седова. Многие из ее школы затем попадали в балет Монте-Карло Дягилева. И я туда метила, но надо было еще школу закончить. А это была знаменитая русская школа «Александрино», которая находилась под покровительством Великого князя Андрея Владимировича, навещавшего нас вместе со своей женой Матильдой Кшесинской. Приезжала к нам иногда и княжна Вера Константиновна, дочь великого князя Константина, поэта, который всегда подписывался в своих книгах К.Р. Очень простая, приветливая. Мы, малыши, млели перед нею: нам она казалась величественной, недосягаемой, хотели особенный реверанс перед ней сделать, бормотали какие-то несуразицы. А вечерком выстраивался наш хор, и под дирижерством профессора музыки, нашего преподавателя Страхова старательно пели, вплоть до арий из «Евгения Онегина», «Демона», «Пиковой дамы»… Маруся, обладательница замечательного сопрано пела «Мой миленький дружок, любезный пастушок…», а потом мы трезвонили все вместе какой-нибудь веселой народной песней.
Не знала я тогда, что через 40 лет с княжной Верой Константиновной буду переписываться и видеться в США и что Аделаида Яковлевна Яхонтова, овдовевшая директриса школы «Александрино» будет с ней доживать свой век на толстовской ферме близ Нью-Йорка. Когда Вера Константиновна приезжала в Свято-Троицкий монастырь (в Джорданвиль – 200 миль к северу от Нью-Йорка), она останавливалась в нашем доме, спала в маленькой комнатке, где над кроватью висел портрет ее дедушки Александра III. Как-то все это казалось удивительным и даже неправдоподобным – наша дружба, переписка, особенно письмо Веры Константиновны с откликом на мою книгу воспоминаний: «Дорогая Анна, я прочла сказку Вашей жизни. Это истые переживания русской девушки, которая лишилась своей Родины, но сохранила в сердце своем ея облик, традиции и красоту. Сквозь слезы и смех чувствуется русская душа… Обнимаю, любящая вас Вера».
1935 год. Мне 18 лет. С семьей перекочевали в Париж, так как на юге трудно найти работу. Сестра поступила в бюро секретаршей, а я танцую в студии Кшесинской (про нас писала Н. А. Тэффи: «две сестрички отбивают – одна на машинке, другая в балетной студии»). Опять обосновались в русской колонии, на сей раз – в Медоне. Здесь сплошь и рядом живут русские – дамы Сперанские, мать и дочь, вдова министра. Египтолог Михаил Владимирович Малинин, сестры-баронессы Клодт, семья Абаза, пианист Литке, последний ученик Глазунова. Одним словом, вся знать Петербурга. Встречаемся на базаре – заботы домашние, кухонные, денежные больше всего. Как-то нужно сводить концы с концами… На Рождество няня дарит мне гитару, а казак Алексеев показывает цыганский настрой. Выучиваю «Очи черные», «Две гитары». В русской консерватории Ксения Федоровна Дараган, ученица Лили Леман, занимается моим голосом. Запомнились навсегда ее слова: «Не надо насилия. Голос поставлен от природы. Главное – поддержка и упражнения». И хотя я уже танцевала в Русских балетах Парижа и потом у Алисии Вронской в программе «Восемь скульптурных красавиц», все же музыка брала верх.
Ксении Дараган я обязана тем, что по ее совету приняла участие в конкурсе «Мисс Россия», где нужно было преподнести талант и какое-то стремление к искусству и культуре. Жюри было не простое: художник К. А. Коровин, писатель В. И. Немирович-Данченко, лалетмейстер Сергей Лифарь, Н. А. Тэффи, журналисты Андрей Седых и Марк Вайнбаум, издававшие в Париже газету «Последние новости». Об этом конкурсе много писала газета «Иллюстрированная Россия», называя меня «молодой поэтессой». Впоследствии Андрей Седых написал очень интересную книгу «Далекие близкие» о встречах с Шаляпиным, Буниным, Шмелевым. Мы с ним встречались после войны, дружно беседовали, переписывались…
В балете я не задержалась, начала петь в ультраэлегантном кабаре «Шехерезада» в стиле «Тысяча и одной ночи»: что-то вроде большого грота с интимными затененными уголками, с разноцветными фонарями, коврами, чарующей музыкой. Гарсоны в черкесках, в опереточных костюмах с пылающими шашлыками на шампурах. Блистательная публика валила до самой зари. Выступала я в элегантном, средневекового покроя платье (никто и подумать не мог, что деньги на него собирались по сантиму). Успех! Художник Борис Пастухов пишет мой портрет. Я становлюсь известной. Прохожу по конкурсу в «Общество композиторов и авторов», с которым по сей день связывает тесное содружество. Певец Морис Шевалье просит написать для него песни…
Не успела! Грянула война. Опять все в жизни полетело кувырком. Многие русские пошли служить во французскую армию, другие покинули Париж. Осиротел наш Медон. Затемнение и бомбежки, исчезли продукты. Стало страшно и неуютно. А может быть, такие испытания нам и даются, чтобы духовно окрепнуть, оздороветь?… Рассталась я с мамой на четыре года. Выйдя замуж за голландского дипломата, в феврале 1941 года я оказалась в Лондоне.
Блиц! Немцы всей мощью атакуют, бомбят Англию. Моя личная жизнь тоже потерпела крах. Встречаю подругу по сцене Мики Иверию, урожденную Микеладзе. Сразу же связываюсь с военной работой: работаем в столовой пожарных. Было страшно после бомбежки прибирать разрушенные помещения, поднимать раненных и убитых, а хуже всего – куски разорванных тел. А делаешь то, что нужно. Война есть война. Откуда только брались силы?
Началась иная жизнь, и иные песни стали рождаться во мне: «Мужество», «Париж будет нашим», «Будущее принадлежит тебе»… И вдруг – весть о нападении Германии на Россию. Все русское всколыхнулось во мне, загорелась душа. Песня «Марш партизан» сочинилась молниеносно – с отстукивания на закрытых струнах маршевого ритма и русских слов:
От леса до леса дорога идет
Вдоль обрыва
А там высоко где-то месяц плывет
Торопливо…
Судьба и эта песня свели меня с молодыми журналистами Жозефом Кесселем и Морисом Дрюоном, будущими академиками. Они загорелись этой песней и написали для нее французские слова. Читаю в письме Мориса Дрюона, написанном мне в Англию в 1943 году: «Дорогая Анна, Будьте любезны написать адвокату Паркеру Ваше подтверждение, что Вы согласны поделить авторские права между нами, а также подтвердите Ваше согласие на ее название – «Песнь партизан». Надеюсь увидеть Вас, если только крылья славы согласятся приземлить Вас в Лондоне. Целую Вас, мой дорогой коллега». Бумага пожелтела, поблекли чернила, а перед глазами – облик молодого русого офицера в форме кавалерии Сомюра, престижной военной школы под Парижем. Он смотрит на меня голубыми глазами, его и моя молодость улыбаются друг другу, но у него своя жизнь, у меня своя, а песня соединила нас навсегда. С ней мы вошли в историю Сопротивления, в историю Франции.
Опыт говорит, что порой опасно отлучаться далеко от гнезда, оставляя на произвол судьбы свое детище. Я покинула Францию сразу после войны, отправившись в мировое турне. А «Партизанская песня», ставшая гимном подпольного движения, приобретала все более широкую славу – ходили всякие легенды о том, кто ее создал и когда. Знали только, что авторами слов были Жозеф Кессель и его племянник Морис Дрюон. Мое имя не упоминалось вовсе. Потом вышла моя биографическая книга, и факты стали на место: «Партизанскую песню» сочинила русская девушка, ей же принадлежат первоначальные русские слова как свидетельство любви Анны Марли к своей родине – России.
В Англии встречаюсь с русскими – Эммануэлем и Жоржем Голицыными, Любой Красиной (дочь бывшего посла СССР в Англии). Они в офицерской форме британской армии. Я тоже офицер, выступаю в ЭНСА, Театре Британских Армий. Получаю небольшой паек, а пою по всей Англии: на военных базах перед летчиками, солдатами, моряками. Живу новостями с русского фронта. Там идут безумные сражения. Далеко, но так близко к сердцу. Надеюсь, молюсь… В нашей русской лондонской среде из рук в руки передаются стихи, найденные у убитого солдата. Их я храню с тех пор:
Послушай, Бог… Еще не разу в жизни
С тобой не говорил я…
Но сегодня мне хочется приветствовать Тебя!
Ты знаешь, с детских лет всегда мне говорили,
Что нет Тебя… и я, дурак, поверил.
И вот сегодня ночью я смотрел из кратера,
Что выбила граната, на небо звездное,
И понял вдруг, любуясь звезд мерцаньем,
Каким жестоким может быть обман…
Диктор Би-Би-Си Родзянко приглашает меня выступать по радио. Часто пою свои песни в программах «Французы говорят французам», «Честь и Родина». Получаю долгожданную весточку от мамы через Красный крест: «Не знаю, где ты, как ты? Думаю, молюсь. Мы живы». В английской глубинке чудесным образом встретилась с тетей Кити Куликовой, как и с вдовой адмирала Веселкина, расстрелянного вместе с моим отцом Юрием Андреевичем Бетулинским в Петрограде. (Совсем недавно, весной 2002 года Елена Николаевна Чавчавадзе прислала мне копию горестного приговора, приведенного в исполнение 10 декабря 1918 года…).
В начале 1945 года было очень трудно выехать из Лондона в освобожденную Францию. Моим «пропуском» стала песенка, в которой мне удалось в юмористической форме представить коридоры военной бюрократии. И вот я в Париже, но намного раньше прилетела туда моя «Партизанская песнь». В парижских киосках вижу журналы с моей фотографией на обложке и слова: «Вся Франция знает ее песню, а сама она нам не знакома». Приглашения на выступления, письма, афиши концертов в ту победную весну – целая папка. Статьи в еженедельнике «Либерасьон», незабываемые дни празднеств, всеобщей эйфории конца немецкой оккупации. Мои песни, оказывается, везде поют, они разлетелись, как пух одуванчиков, потому что были тем, что каждый чувствовал, о чем вспоминал и хотел высказать. Они звучали во славу бойцов Сопротивления, а я была, как бы это сказать, их музой, их певцом. Судьба сделала из меня нечто вроде средневекового трубадура. Недаром Жан Кокто называл меня «сестрой Вийона».
В нашем скромном Медоне меня ожидала встреча с родным домом, мамой, сестрой, няней, котом Пушком. Спасибо мэру Медона Анри Вульфу за то, что 45 лет спустя, в октябре 1989 года в своем выступлении на празднике города соединил мое имя с этим предместьем Парижа, где жил когда-то д'Артаньян: Вы, жившая в этом городе, хорошо знакомы с красотами Медона, находящегося в самом центре Иль-де-Франс. И отобразили их в своей поэзии и в своих песнях. Отсюда началась Ваша дорога Чести и Славы… Мы счастливы и горды тем, что Вы были среди тех, кто был рядом с де Голлем в том долгом и трудном марше, и сделали самое необходимое для страны. С радостью вручаю Вам эту Золотую Медаль, подчеркивая, что если некоторые имели привилегию жить в те исторические времена, то Вы это время олицетворяете».
После войны генерал Шарль де Голль организовал Союз Товарищей из Движения Сопротивления. Вот письмо полковника Анри Романс-Пети, приглашающее меня приехать на грандиозное торжество – открытие памятника Неизвестному партизану в департамент Эн, где он воевал. Незабываемый день! Над символической могилой высится скала с выточенным женским профилем и надписью: «Где я умираю, там рождается Родина!» Гористые холмы не вмещают собравшихся. Картина «вагнерианская»: кругом леса, горы, небо… У могилы – официальные лица, знамена, военные, оркестр и… катафалк. На платформе перед микрофоном я пела «Партизанскую песнь» и слышала. Как отдается она эхом в трагической тишине. У всех на глазах были слезы. Исторический день признания и победы. Незабываемый.
Пять министров мне предлагают командировку за границу, чтобы через песни знакомить страны с работой подпольного Сопротивления во время оккупации Франции. «Никто не сделает это лучше Вас, Анна», - говорит мне министр культуры Луи Жокс. Уезжаю в Бразилию, чтобы петь в казино «Копакабана». И что вы думаете? Везде царит Ее Величество Судьба: встречаю там спутника моей жизни Юрия Смирнова. Он из Петербурга, как и я, тот, которого я всегда ждала и о ком мечтала. С ним мы прожили 52 года. «С каждым годом я люблю тебя больше и больше», - было записано его рукой в книжечке за два года до его кончины…
Замужество не помешало моей карьере, а озарило ее новым оттенком: я стала «свободным артистом», отказалась от всяких импресарио и пела себе, когда хотела и где хотела. Не ремесло мной владело, а я – ремеслом. Это мне позволило встречаться в самых высокопоставленных кругах с людьми «высокого полета» и чувствовать себя везде полностью независимой. Приезжая в иностранный город, я получала приглашение во французское посольство. Конечно, выступала или давала концерт и была вроде неофициального посла культуры.
Со своей гитарой уже объехала полсвета. Выступала с концертами в Бельгии, в Голландии, в Испании, Италии, в Англии, само собой разумеется, во Франции, за океаном пела в Перу, в Бразилии, в Аргентине, в Мексике. А вот об Африке и думать не думала: она казалась далекой-далекой от моих песен, от моих дорог странствующего трубадура, от моего недавно созданного семейного очага. И вдруг 5 августа 1955 года получаю письмо от Стази Фредерикс, подруги военной поры в Лондоне, которую судьба забросила в Южную Африку: «Приезжай к нам попеть. Заключаем контракт на тысячу долларов в неделю». Мой Юра сопротивлялся, но потом согласился – «только на месяц!». В Йоханнесбурге меня встречает целая толпа – журналисты, фотографы, семья Фредериксов и их друзья. Стазя с огромным букетом цветов припала к моей груди и шепчет: «Прости, я ошиблась на целый ноль – не тысяча, а сто долларов в неделю!» Но не возвращаться же обратно за тридевять земель… Так я и застряла в Африке, где мои гастроли растянулись почти на целый год: Родезия, Мозамбик, Замбия, Бельгийское Конго, Ангола.
Каждый день что-то новое: концерты, выставки, поездка к золотым копям Претории, на мыс Кейптаун, где сливаются два океана, изумрудное озеро Танганьика. Потрясена этнографическими музеями: все было когда-то у черного населения – и государства, и короли-чародеи, и высокая культура, и поэзия, и мудрость, и юмор. И мне больно было видеть, как через перила веранды ресторана негр с грустными глазами сует свою работу – статуэтку из слоновой кости, прося за нее гроши. А мы пьем шампанское…
Саванна, джунгли, стада жирафов, африканская жара, ливни, апокалиптические грозы с резкими переходами от оглушительного грома и раскалывающих небо молний к внезапной тишине, звенящей трелями птиц с такими фиоритурами, что я использовала их в своих новых песнях. Во время одной из таких неимоверных гроз я написала «Тропический дождь», который стал гвоздем моего репертуара. В социальном плане к Африке тоже близились бурные события. Бушевало Черное Сопротивление, уже заговорили о Патрисе Лумумбе, но моя белая аудитория, казалось, продолжала жить с закрытыми глазами в свое полное удовольствие. Эти события я не застала. А в воспоминаниях остался облик вечного праздника, приветливые лица, запах французских духов и дорогих сигар, воздушные кисейные одеяния, бесконечные аплодисменты…
Возвращение… Переменился мой репертуар. Песни Сопротивления отошли в историю, а новые сочинения представляли собой художественные картинки моих жизненных наблюдений. Среди них был поэтический сборник «Месидор», о котором высоко отозвался мой кузен Дмитрий Столыпин, внук известного российского министра во время правления Николая Второго. Было много откликов и других писателей Франции, и я вошла в Союз писателей Франции, стала членом Пен-Клуба, будучи уже членом общества композиторов и авторов (САСЭМ), в которой я была принята в 1936 году.
Неутомимая активность понесла нас с Юрием вперед: сначала в Аргентину, где несколько лет работал мой музыкальный театр, потом – в Чили, наконец, в США, где мы обосновались. Муж – профессором по металлургии Дрексельского университета, а я с гитарой – по горам и морям, вплоть до Южной Африки. В Париже, куда езжу регулярно, мое имя стало легендарным, а о каждом моем дне мало кто знает…
Мне очень хотелось поехать с концертами в Россию. Ив Монтан подстрекал меня на это, но помочь не смог, а я получила оттуда негативный ответ. Они еще не были готовы принять русскую белоэмигрантку, да еще такую вольную певицу. Но письмо из французского консульства меня утешило – правительство Франции награждает меня орденом Заслуги в январе 1965 года, а несколько лет спустя президент Миттеран вызывает в Париж, чтобы вручить еще один орден – Почетного Легиона… Встречи, люди, письма и тысячи воспоминаний, которые становятся бурным морем, стоит только потрясти память…
Саломе Мандель, хрупкая очаровательная женщина, вся в вуалях, скрывающих возраст, встречает меня после концерта в ЮНЕСКО литературной тирадой… Уже вышли три пластинки моих песен на французском, английском и русском языках. Одну из них посылаю генералу де Голлю. В 1973 году муж переходит в другой университет, и мы едем в Алабаму на несколько лет. Там моя буйная карьера притихает: я просто пишу песни, увлекаюсь стариной, участвую в провинциальных концертах и собираю свои сочинения для издания. Но это лишь переходный период. Муж уходит на пенсию, мы переезжаем во Флориду, где большая русская колония.
В нашем просторном доме на берегу синей бухты создаю «Салон Марли» для своих соотечественников-французов. В нем звучали лекции на самые разные темы культуры, истории, географии, искусства. Мой Юрий помогал во всем, а его хобби на пенсии стали гольф и шахматы. Он подружился с чемпионом мира Борисом Спасским и другими шахматистами. Они проводили вместе вечера за шахматной доской и безмолвно раскрывали друг другу душу. Оттуда Юрий и унаследовал это письмо великого Капабланки сыну – совет ответственным отцам. Во Флориду приезжал на отдых и создатель знаменитого казачьего хора Сергей Жаров с семьями своих певцов, которые принимали участие в песнопениях нашей церкви.
Наконец нас застала долгожданная весна, перетасовавшая Россию. Эмигранты встрепенулись – надежды затуманили глаза. Многие стали строить планы возвращения. У меня тоже забилось сердце – вдохновилась на новый марш (гимн что ли) или просто поднимающий дух напев наших идеалов. Затормозила меня мудрая художница Нина Федоровна Бурова: «Слишком рано! …Много, много лет, переворотов, слез и крови должно придти, чтобы над Россией разошлись злые тучи, и Русь восторжествует с новым Гимном. Под злыми тучами подразумеваю США и Западную Европу – вечные завистники». Перебирая письма этих времен, вспоминаю образы радетелй за родную культуру. Никто не жалел ни времени, ни денег, чтобы устраивать концерты, лекции, благотворительные балы с русскими костюмами и обычаями, сопровождаемые нашим духовенством.
А в 1988 году, когда был устроен грандиозный юбилей 1000-летия крещения Руси, родилась моя песнь «Баллада о Крещении Руси», которая произвела большое впечатление на этих торжествах и с тех пор поется сольно или хором. Жду, когда она зазвучит в России… Связь с Россией росла, шла по тысячам ручейков. Каждый русский искал к ней путь. Находили родственников, а кто мог – ехал туда повидаться. Я впервые с моего рождения поехала с туристической группой в Ленинград, чтобы познакомиться с матерью моего мужа Верой Владимировной Смирновой. Не хочу мимолетными впечатлениями испортить самое главное – я ступила на русскую землю и принесла несколько листиков с дерева Летнего Сада… И вот приходит мне письмо из Государственного архива России: интересуются всем, что напоминает и принадлежит старому времени. Мало что осталось. А осталось Евангелие дедушки Михаила Николаевича Алфераки, атласная скатерть стола для игры в бридж. Первое отдала Владыке Лавру в Свято-Троицкий монастырь (Джорданвилль), второе – отцу Михаилу Арцимовичу в Медоне.
Когда мы переехали на север США, началась как бы последняя и главная страница моей жизни, а может быть и карьеры. Было здесь много русских – кто на чтение лекций, а кто просто странствовал. Знакомились, переписывались. Ростислав Шелков, теперь о. Серафим пишет мне со святой горы Афон из Карули. Это самые дикие места, где монахи живут в скалах над морем, под бесконечным небом и добираются до своих келий по сплетенным руками лестницам.
Первый визит из Москвы нам нанесли Володя и Лариса Бондаренко – журналист и актриса, писатель и мыслитель Виктор Николаевич Тросников, организатор фестивалей духовной музыки Георгий Георгиевич Поляченко, целая группа писателей-славянофилов… Ранней ласточкой прилетел к нам Валентин Распутин. Его мы чествовали в Сиракузском храме и наслаждались его глубокими мыслями, а потом – его книгами и письмами. Вообще, завязалась связь, и сомкнулись концы…
Тогда в США организовывались центры помощи России – посылали сотни коробок с одеждой, продуктами, лекарствами. 13 мая 1990 года нам удалось с помощью Конгресса Русских Американцев добиться освобождения из заключения Владимира Русака, который потом работал здесь, в типографии Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле. Приехал в Бостон о. Александр Шаргунов, от него я узнала о певице Лине Мкртчян. Завязалась переписка, в результате которой я познакомилась с радиожурналисткой из «Голоса России» Асией Сафановной Хайретдиновой. Где-то было написано, что мы должны были встретиться. Асия оказалась ценителем и знатоком французской и испанской культуры, подлинной российской душой. Она представляла меня в своих программах москвичам и самым удивительным образом, на дружеской волне «простелила» мне «дорогу домой», ввела в круг творческих женщин «Москвички». Здесь меня ожидали очаровательные и талантливые женщины, которых объединяла поэт Луиза Савинская. Как я могла ожидать, что через письма, через посвящения, через ласковые слова на бумаге и на магнитофонной пленке я стану опять русской… Ведь прошел целый век.
Но вечна русская душа, вечно искусство. Звуки несутся и не умирают. Они заряжают других… Евгения Петровна Коноплева, директор Таганрогского музея, центральным зданием которого является дворец Алфераки, находит меня. Алфераки – это мои предки по материнской линии: моя мама успела родиться в этом доме. Замыкается круг судьбы… Я послала туда несколько семейных реликвий, которые странствовали с нами со времен революции. Не роман ли это? Перекличка сотен голосов, смешение писем, песен, сердец… Как будто над реальностью еще какой-то мир движется по-своему и ведет тебя туда, куда и не смел надеяться войти… Письма из России означают для меня новый, бесценный период в моей жизни.
Невзирая на годы, мою карьеру ожидала великая новость. В июне 2000 года Париж приглашает меня на юбилейные торжества, посвященные 60-летию исторического Призыва генерала де Голля продолжать борьбу против оккупировавшей Францию Германии. Участвую как почетный гость во всех праздничных мероприятиях: на открытии Музея Второй мировой войны и Движения Сопротивления, на приемах в парижской ратуше, в Пантеоне, в соборе Ла-Мадлен. И всюду я запевала «Песнь партизан», которую вслед за мной подхватывал хор Французской армии… Редкий случай для женщины: меня приглашают возжечь пламя у Могилы Неизвестного Солдата под Триумфальной Аркой. Меня окутали в легенду: рядом – военные, маршал Ут-Лафон, друзья, ветераны Сопротивления, мои родственники. Меня чествовали как барда, трубадура, композитора и автора песен войны – от президента Республики Жака Ширака до Британского Королевского дома.
В этом же июне 2000 года выходит книга моих военных воспоминаний. Ко мне подходили незнакомые люди с просьбой дать автограф, благодарили и выражали признательность. Везде я чувствовала желание людей опереться на светлые и благородные воспоминания, ностальгию по тем чувствам, которые объединяли людей во время войны и куда-то исчезли… В своей речи на приеме в ратуше 18 июня 200 года мэр Парижа М. Жан Тибери сказал, в частности: «Я счастлив сегодня воздать Вам честь от имени парижан и выразить нашу признательность и наше восхищение Вашей выдающейся ролью и Вашим вкладом в борьбу, в которой решалась судьба Франции».
Вот моя эпопея через призму некоторых бесценных для меня писем, от которых веет ароматом букета только что сорванных полевых цветов. А хочется закончить моим собственным письмом – письмом героям-морякам подводной лодки «Курск», которые показали миру доблесть самопожертвования:
Героям-морякам
Наши любимые, наши дорогие,
На самой глубине,
Где и рыбе не быть,
Вы героями пали,
Задохнувшись стихией,
Где никто и ничто
Не могло вас укрыть
От волны беспощадной,
От бездонного ада,
Где от века веков
Лежат много таких,
Что без страха уплыли
От любимого сада,
От семейного дома,
От детей молодых.
Что мы знаем – кого
Бог Господь именует
Для грядущего дня
Среди славных Святых?
Пусть венец наших слез,
Братья, вам аллилует
И по Мурманскому морю
Навеки кадит!
Эти стихи были записаны по телефону на магнитофонную ленту и прозвучали в День траура 23 августа 2000 года на радиостанциях «Маяк», «Голос России», «Народное радио».
_______________________________
В статье сохранена авторская орфография и пунктуация.
Данный материал приводится по книге А. Смирнова-Марли «Дорога домой», Изд. «Русский путь», Москва 2004 год.
